Двадцать пять лет назад танки расстреляли в Москве Верховный Совет Российской Федерации. Современная молодежь тогда еще не родилась. Сегодня одни из них приняли патриотическую риторику, другим нравится Навальный. Автор смотрит на ту историю сквозь фильм "Каннибалы".
У Лилианы Кавани есть такой фильм "Каннибалы", снятый в 1970-м году и во многих отношениях даже более интересный, чем ее прославленные прочие скандальные ленты. Италия тогда стояла на пороге фашистского переворота, наподобие того, что произошел в Греции в 1967-м или произойдет в Чили в 1973-м. В ответ на забастовки рабочих и массовые выступления молодежи с левой интеллигенцией господствующий класс и его спецслужбы готовят заговор с целью отказа от демократического режима и перехода к открытой диктатуре. Вместе с эскалацией полицейского насилия запускается ультраправый террор, достигающий вершины жестокости во взрывах на Пьяцца Фонтана в Милане и на Болонском вокзале. Размах подготовки к сценарию превентивной контрреволюции и количество вовлеченных в нее высокопоставленных лиц поразят итальянцев в 1981-м при обнародовании "списка Джелли" и разоблачении деятельности "дикой" масонской ложи Propaganda Due.
Кавани в сюрреалистическом духе моделирует ситуацию после переворота, когда "действия, предпринятые полицией, оказались эффективными", и, как уверяют СМИ, "их поддерживает широкая общественность". Об этом и хотелось бы поговорить, но сначала - об актуальности темы. Нечто подобное произошло у нас в России – ровно четверть века назад, в октябре 1993-го. Началось же все 21 сентября.
Итальянской зиме (люди ходят в пальто) соответствует российская осень. Столица продолжает жить активной деловой жизнью. На городских площадях и улицах валяются трупы. Много трупов. Трупы повсюду. Но их как будто никто не замечает. У кафе и офисных зданий плотно припаркованы автомобили. Много народа в метро: традиционно уткнулись носом в газеты, думают "о своем", их произошедшее не касается. Там же на перронах и внутри вагонов поездов валяются неподвижные тела – через них равнодушно перешагивают. "Сами виноваты".
Сегодня о событиях сентября-октября 1993-го мало кто вспоминает. Молодежь так вообще о них ничего не знает, даже та, что подтянулась в оппозиционную политику в последние годы. У нее другие кумиры и идеалы - сделанные в интернете. Между тем, исход тогдашнего противостояния при способе, каким одна сторона конфликта разделалась с другой, надолго предопределил характер политической жизни в России. По сей день мы пожинаем тот формат, что родился с указом №1400 и расстрелом Белого Дома.
По распоряжению власти тела мятежников оставлены на улице. В педагогических целях. Трогать и убирать трупы нельзя – иначе арест…Кругом стукачи и кнопки вызова полиции. Население все поняло. Слишком хорошо. "Все, хватит - наигрались в уличных трибунов и стотысячные демонстрации. Они пришли надолго - и мы не смеем их сменить или убрать, даже по тем правилам, которые они напишут нам в новой конституции". Так Кавани, как и Пазолини, филолог по образованию, вводит в сюжет фильма героиню с именем из греческой мифологии – Антигону. В соответствии с легендой, она отчаянно желает похоронить тело мятежника-брата, что лежит перед баром на улице, но не находит ни малейшего понимания ни у своих состоятельных родителей, ни у сестры, ни у жениха (в фильме это сын премьер-министра). "Зачем рисковать своей головой?... Он знал, на что шел…" - рассуждают они.
"Не следует поддаваться на провокации. Сидите дома…" – говорил ведь Зюганов. "Закон и порядок зиждутся на сотрудничестве всех демократических сил, на эффективности сил правопорядка, на торжестве общечеловеческих ценностей…" - данный набор штампов, позаимствованный из фильма, почти дословно воспроизводит речь Бориса Ельцина после штурма парламента.
Парадокс отечественной ситуации заключается в смысловой инверсии: те, кого верные Ельцину СМИ называли "коммуно-фашистами", по факту боролись и умирали за демократию и исполнение ее процедур, те же, кто звался и в прессе, и в народе "демократами", расстреливали демократию и ее защитников из танков.
Эта инверсия позволяет многое понять, но одновременно делает картину жизни в России после "Черного Октября 1993-го" еще более мучительной, чем фильм Кавани.
Известно, что перевороты и путчи организуются как превентивная контрреволюция: правящий класс устал мириться с демократическими "играми" и оппозиционными демаршами, поэтому он запускает силовой вариант. В нашем случае конфликт заключался в борьбе между установкой на неограниченную президентскую власть и демократическим устройством, при котором власть президента ограничена сильным и самостоятельным парламентом. Переворот произошел. Победила первая установка. Теперь парламент выполняет чисто декоративные функции: помните, как в 1998-1999-м КПРФ, располагая самой большой думской фракцией и "красным поясом" губернаторов, неуклюже пыталась запустить импичмент?..
Про нынешнюю ситуацию в Думе говорить вообще как-то неловко.
Однако ни режим Ельцина, ни жесткое правление Путина диктаторскими режимами в прямом смысле все же назвать нельзя. Вместо родившегося в Перестройку и существовавшего до октября 1993-го демократического режима мы получили диктабланду, то есть мягкую, ограниченную, старательно стремящуюся сохранить видимость демократических процедур (особенно в ельцинские годы). Чаще диктабланда – это "остывший" или "уставший" диктат. Как, например, в Испании Франко 1960-1970-х. Но в нашей ситуации это пришло непосредственно на смену демократическому. Последнее объясняется тем, что других способов легитимации, кроме как указаний на свою "демократичность", понимаемую как антитезу всему советскому, у власти тогда попросту не было. Консервативно-имперский дискурс в той обстановке (только-только произошедший на глазах у всех развал СССР) был невозможен. Оставалась только "демократичность" - пусть и формальная. Было бы у Ельцина за спиной хоть что-нибудь, кроме прославленного падения с моста в реку и образа страдальца, борющегося с произволом "комуняк" - получили бы классический диктаторский режим, а так – диктабланду.
В фильме Кавани Антигона встречает загадочного героя, роль которого исполняет Пьер Клементи. Вдвоем на глазах у всех они занимаются экстремизмом – собирают трупы, везут их за город к реке и обмывают. Журналист с телевидения называет это "похищением трупов у народа и государства", что является немыслимым преступлением. В конце концов их арестовывают: она оказывается в тамошнем центре "Э", он – в психиатрической больнице. Душевнобольные, как утверждал лидер сюрреализма Андре Бретон - это каторжники чувственности. Пленников-пациентов играют актеры в духе популярного в 1960-х The Living Theatre Джулиана Бека и Джудит Малина. Они оказываются самыми восприимчивыми к идеям сопротивления.
В финале фильма, уже после убийства главных героев, режиссер оставляет нам луч надежды: мы видим недавних пациентов, организованно несущих трупы на своих плечах и спинах, вместе с телами они направляются в горы. До конца не совсем понятно, зачем они это делают. Не только ведь, чтобы перечить власти. Должна быть какая-то более серьезная причина. Возможно, они знают способ их оживить.
Трагическое восстание Октября-93 породило последнюю волну отечественной контркультуры в виде движения "Русский прорыв" (с Егором Летовым во главе) и идейно близких ему Александра Непомнящего и "Банду четырех". Больше контркультуры как движения не будет. Будут субкультуры и индустрия contemporary art в столицах. Будут "фа" и "антифа". Белые и красные шнурки. Будет Марат Гельман и его "девочки". Как и в любом достойном салоне должны быть красивые азиатки, так и у арт-бизнесменов должны быть "левые" и "протестные" художники. За четверть века произошла настоящая антропологическая мутация. Теперь "просто так", "за идею", без оглядки на успех, карьеру, моду и статусное потребление никто пальцем не пошевельнет – они ведь не "совки" былые. В результате имеем то, что имеем – отсутствие присутствия, деградацию по всем фронтам.
О численности погибших у Белого дома и у Останкино до сих пор идут споры. Высказывалось мнение, что множество трупов было вынесено и спрятано в метро через специальные ходы. Так ли это, мы не знаем. "Ельцин, куда дел трупы?" - можно было прочитать на стенах московских домов.
Сегодня кажется, что ничего такого не было и быть не могло. Москва – заботливо убранный, процветающий город. Следы кровавой драмы надежно скрыты многочисленными вывесками бутиков, дорогих кафе и увеселительных заведений. "Провозглашен отлив пожара - все забыто, Вот набережные, вот бульвары в голубом…" "Московская оргия, или Москва заселяется вновь" - перефразируя знаменитое стихотворение Артюра Рембо, застрявшее на языке. Поэт писал об омещанивании Парижа, только-только обагренном кровью расстрелянных коммунаров. В Москве же успели смениться поколения. Однако облетевшие весь мир кадры горящего Белого Дома и танков возле него из памяти никак не выкинуть. 4 октября – это позор интернациональный.
Возможно, мы, как в "Каннибалах", просто продолжаем не замечать тела, потому что "так сказано".
Рубцы от ран Октября-93 вряд ли затянутся. Слишком многое тогда решалось. Никакие патриотические фестивали не заглушат послание Антигоны: "Во имя Отца, Сына и Святого Духа, слушайте внимательно – вас кастрируют".
Кандидат философских наук Михаил Ларинов,
специально для 47news