Раз уж Путин помог петербургской Консерватории, то на фасаде хотелось бы видеть мемориальную табличку в память о скромном полицейском. Если бы не его слух, музыкальная жизнь в России пошла по-другому.
- Нашлось какое-то мизерное фортепиано. Сел он, сел и я, и все, что было у меня на сердце горького, всю злобу и негодование на все, что со мною происходит, я излил в том, что стал отбивать на клавишах этого инструмента! – напишет знаменитый пианист Антон Рубинштейн, именем которого названа главная ресторанная артерия Петербурга.
Согласитесь, этот текст мог подойти и под воспоминания Шарапова после того экзамена, что устроил ему Промокашка в культовой сцене "Время встречи изменить нельзя".
Кстати, и реакции на игру Шарапова и Рубинштейна можно считать позитивными. Если Промокашка одобрительно ухмыльнулся, то герой моего текста козырнул: "Точно так, ваше превосходительство, Рубинштейн - действительно музыкант!". Так отрапортовал в 18 управитель канцелярии обер-полицмейстера Петербурга Чесноков.
А родившийся в зажиточной, вскоре крестившейся и принявшей православие еврейской семье, Антон Рубинштейн был музыкальным вундеркиндом. Вскоре 11-летний талант повезли в Париж, продолжить обучение во французской консерватории. Но живые классики – Шопен и Лист – прослушав виртуозную игру, сошлись во мнении, что Антон уже вполне состоялся. Антоше организовывают гастроли по Германии, Великобритании - пред самой королевой Викторией. Потом Швеция, Австрия… Везде – аншлаги. Дальше он живет в Берлине, Вене, зарабатывая частными уроками и редкими гастролями.
Лишь зимой 1849-го он, наконец, возвращается в столичный Петербург. Рубинштейн мегаталантлив, полон творческих идей и амбициозных планов. Одна беда – у него нет паспорта. В европах-то обходился публичным признанием, да рекомендациями, извините, Ференца Листа.
До конца XIX века основным законом, определяющим обязанности российской полиции по осуществлению паспортного режима, служил Устав о беглых. Его главное правило гласило: никто не может отлучаться от места постоянного жительства без узаконенного вида или паспорта. Закон обязывал предъявлять паспорта при переезде из одной губернии в другую на городских заставах, а по прибытии к месту назначения – в полицейских участках. В свою очередь домовладельцам вменялось сообщать в полицию обо всех лицах, приезжающих в Петербург и другие крупные города России, и заселять их в дома лишь при наличии паспортов.
Паспорта у воротившегося из заграниц Рубинштейна не имелось по той причине, что пять лет назад он уехал, будучи несовершеннолетним, а потому был вписан в паспорт отца, который уже умер. Когда же ему стукнуло 18, по легкомыслию своему, не озаботился обзавестись собственным. А, может, просто не хватило денег смотаться в Россию. Но это опять полбеды.
На дворе, как писали в советских учебниках, "стояла николаевская реакция" - тотальной опеки и детальной регламентации всех проявлений общественной жизни. В частности, Николай I, будучи убежден, что молодые люди, получившие образование за границей, "возвращаются иногда в Россию с самыми ложными о ней понятиями, не зная ее истинных потребностей, законов, нравов, порядка, а нередко и языка", законом от 18 февраля 1831 года установил, что молодые люди от 10 до 18 лет обязательно должны воспитываться в России, под опасением потери права поступления на госслужбу. Исключения допускались лишь с Высочайшего разрешения. Дальше — больше: три года спустя вышел новый Указ, согласно которому, отлучка за границу дворян не должна длиться более 5 лет, а лиц прочих состояний – более 3 лет, "под опасением признания виновными в недозволенном оставлении отечества". Таким образом, Антон вернулся домой не только без паспорта, но еще и перегулял законодательно отпущенное.
Конечно, проблему можно было решить – сунуть нужному человечку на лапу, да и выправить паспорт задним числом. Что там говорить, если даже министр юстиции граф Панин был вынужден дать взятку в 100 рублей судейскому чиновнику, чтобы законное дело его дочери о получении наследства после смерти бабушки не затягиваясь. Но наш пианист посчитал, что его вопрос легко разрешится в канцелярии генерал-губернатора Шульгина. Туда и отправился.
Там-то ему доходчиво объяснили, что даже заурядно просроченный паспорт тянет на административный арест, с дальнейшей принудительной высылкой к месту прописки. А уж отсутствие узаконенного вида на жительство, особенно в случае, если человеку не удастся удостоверить личность, и вовсе расценивается как бродяжничество. А бродяжничество квалифицировалось как уголовное преступление и каралось водворением в Сибирь.
Все же благодаря заступничеству влиятельных персон, прежде всего Великой княгини Елены Павловны, чей дворец всегда был гостеприимно открыт для иностранных и русских музыкантов, Рубинштейна отстояли. Во как. Дело пианиста передали по подведомственности в аппарат обер-полицмейстера, чтобы там разобрались.
Галахов VS Рубинштейн
А столичным обер-полицмейстером тогда служил Галахов – человек нрава лютого, до мозга костей служака. Любивший, в частности, самолично присутствовать при наказании преступников и "если находил, что палач щадит наказуемого, мог повторить экзекуцию, прописав плети самому палачу". Неудивительно, что в Рубинштейне он заподозрил персону неблагонадежную и решил проверить, действительно ли тот умеет играть-то.
Брать экзаменатора для "наглядного удостоверения личности" из среды музыкантов Галахов не пожелал. Дескать, все они там одним мирром мазаны. И то сказать: к тому времени музыканты в России еще не имели статуса внесословного "свободного художника", в отличие от, к примеру, выпускников Академии художеств, и отношение в обществе к ним, по большей части, было презрительное. Галахов распорядился приискать экзаменатора в собственных рядах. Такой сыскался – обер-полицмейстеру донесли, что управитель его канцелярии Чесноков на досуге музицирует перед своими домочадцами. Именно Чеснокову и поручили испытать 19-летнего музыканта, которого Ференц Лист уже назвал "своим преемником".
Вот как продолжает описывать этот экзамен сам Рубинштейн в своих "Автобиографических рассказах": "Привели меня к Чеснокову… Я до того гремел, что фортепьяно чуть не плясало под моими ударами и казалось, что вот-вот развалится на двадцать четыре куска. Инструмент был, впрочем, самый подлый, и бешенству моему не было пределов. Чесноков, однако, терпеливо прослушал - и отправился со мной к обер-полицмейстеру".
Петербургская консерватория. Открытка. Начало ХХ века. Фото – humus.livejournal.com
Как некогда язвительно заметил писатель Виктор Шкловский, "случайно запевший театральный пожарный критике не подлежит". Как бы ни иронизировали, полицейский Чесноков фактически спас Рубинштейна. А мог бы как тот Промокашка: "Это и я так могу, ты мне Мурку сыграй".
Дальше все как известно: открытие в 1862 году петербургской консерватории стало возможным стараниями в первую очередь композитора, пианиста, дирижера Антона Рубинштейна. Кто теперь скажет, что Чесноков не заслуживает таблички?
Игорь Шушарин для 47news