"Но если русский коробейник захочет нажить несколько рублей в Финляндии, он будет выпровожен в русские пределы". Спустя век, эти слова вновь читаются.
"В одно столетие мы откормили до чудесного преображения Финляндию, Эстляндию, Курляндию и Польшу. Никогда эти финские, шведские, литовские и польские области не достигали такого богатства и такой культуры, какими пользуются теперь… В чем же секрет этого чуда? Только в том, что мы свою национальность поставили ниже всех".
К столь нелицеприятному геополитическому выводу в июне 1909 года пришел ныне забытый русский публицист Михаил Меньшиков. А ровно за 5 лет до того молодой финский террорист застрелил русского генерал-губернатора.
В 1809 году по итогам последней русско-шведской войны Финляндия была отторгнута от Швеции и включена в состав Российской Империи. По воле Александра I эта пристегнутая территория обрела статус Великого княжества, а с ним – автономное устройство и широчайшие политические свободы. У не знавшего крепостного права Великого княжества имелись свой парламент, своя денежная система и многое другое прочая "своё", включая армию.
Вмешательство России во внутренние финские дела было минимальным и происходило в основном лишь на фоне международных событий (войн, революций), либо чрезвычайных ситуаций. Так, например, Александр I пожертвовал личные средства на восстановление Гельсингфорса (ныне – Хельсинки) после разрушительного пожара 1808 года, Николай I за свой счет восстановил сгоревший город Вааса (впоследствии благодарные жители переименовали его в Николайштадт), а Александр II помогал финскому народу в неурожайные годы. Однако, все это породило лютую русофобию.
"Пользуясь таким широким доступом к власти в России, финляндцы не отвечают нам той же монетою у себя в Финляндии: в России финляндец может быть министром и командующим армией, но в Финляндии – русский не может занять даже должности полицейского пристава. Финляндцы могут богатеть и развиваться за счет русского населения и русских денег, но если русский коробейник захочет нажить несколько рублей в Финляндии, он будет выпровожен в русские пределы". (ист. – А.Н. Куропаткин "Задачи русской армии". Том 3-й. СПб, 1910)
Дошло до того, что с какого-то момента финские ура-патриоты стали смотреть на свое Великое княжество как на вполне самостоятельное государство. В ответ в политике Николая II резко усилились тенденции централизации, предполагающие ужесточение административного контроля над имперскими нацменьшинствами.
В августе 1898 года генерал-губернатором Финляндии был назначен ветеран русско-турецкой войны 1877-1878, генерал-адъютант Николай Бобриков. 12 октября Бобриков впервые держал речь перед Сенатом и высокопоставленными финскими чиновниками. На следующий день текст его речи был опубликован в местных газетах и произвел эффект: он не признал особый государственный статус. До этого дня законопослушные финны считали, что права и свободы, закрепленные за ними Александром I, дарованы навечно. Теперь им напомнили, что они российские подданные.
Дальше – больше: Николай II подписал Манифест, которым утвердил право монарха издавать обязательные к исполнению на территории Финляндии законы без согласования с Сеймом и Сенатом. Ограничивающий конституционную систему Финляндии Манифест вызвал предсказуемые протесты. Петиция с просьбой отменить его собрала более 500 000 подписей, но Николай II отказался принимать приехавшую к нему с многотомным списком подписей финскую делегацию. Отныне внушительная часть финского общества перешла к пассивному сопротивлению – все русское подвергалось бойкоту, а сотрудничающие с российскими властями финны объявлялись нерукопожатными.
За финляндским генерал-губернатором Бобриковым окончательно закрепился образ держиморды, хотя на деле бравый генерал лишь последовательно исполнял монаршью волю. Самым непопулярным его деянием стала попытка интеграции финских вооруженных сил в состав российской армии. По сути, речь шла об упразднении национальной армии, которая финнами воспринималась как яркий атрибут их суверенитета. Никто уже и не хотел вспоминать о том, что изначально русские сохранили армию финнам лишь для того, чтобы местное шведское дворянство не осталось безработным. Не менее болезненным оказались и вопросы русификации. Но и в данном случае Бобриков действовал строго в соответствии с общероссийским законодательством: русский язык не навязывался финнам, а лишь получал права государственного наряду с финским и шведским. В общем, если в чем-то и можно было упрекнуть Николая Ивановича, так это в свойственной ему генеральской негибкости.
Незадолго до кончины Бобриков записал в своем дневнике: "Конечно, у меня больше врагов, чем друзей, и потому я ожидаю всяких мерзостей". Утром 16 июня (3 июня по ст. ст.) 1904 года генерал-губернатор отправился возглавить очередную сессию Сената. Шведоязычный финн Эйген (Евгений) Шауман, гуляя со своими друзьями по Сенатской площади, увидел подъехавшего к зданию Сената Бобрикова и тотчас последовал за ним. Внутрь парня пропустили без проблем: папаша Шаумана ранее служил здесь сенатором, а сам он подвизался в должности мелкого клерка. Бобриков задержался в гардеробе, что дало Шауману время подняться по лестнице на 2-й этаж и начать спуск навстречу генералу. Поравнявшись с Бобриковым, Шауман произвел три выстрела: первая пуля попала в мундир в районе воротника, вторая – в награду на мундире, третья – в живот. Далее Шауман застрелил себя двумя выстрелами в грудь.
Поначалу Николай Иванович принялся успокаивать окружающих, но потерял сознание. Несколько часов спустя Бобрикова прооперировали, сутки спустя, он умер.
"Настанет время, - писала в те дни местная "Финляндская газета", - когда громадное большинство финляндцев научится горьким опытом ценить заслугу усопшего перед их родным краем…" Пророчество газеты не сбылось: с годами имя Бобрикова хотя и сделалось в Финляндии нарицательным, но - с сугубо уничижительной коннотацией. А вот его убийца Шауман стал национальным героем.
"Шауман принадлежал к одному из тех финляндских кружков, которые для протеста против мер обрусения Финляндии, принятых русским правительством, соединились со шведскими агитаторами и революционерами, – писал 17 июля 1904 года французский журнал Éclair. - Они действовали под влиянием пропаганды, веденной как в России, так и за границей в течение нескольких лет, чтобы восстановить общественное мнение Европы против России".
Перед тем, как совершить убийство, Шауман написал письмо, в котором обвинил Бобрикова в преступлениях против финского народа. Он адресовал это письмо "русскому царю", наказывая, чтобы тот обратил внимание на проблемы особенно в Польше и в регионе стран Балтийского моря. В письме Шауман утверждал, что действует в одиночку. После того, как политическая ситуация в Великом княжестве немного смягчилась, тело Шаумана достали из безымянной могилы кладбища Мальми в Хельсинки и перезахоронили в семейной могиле на кладбище Порвоо, установив роскошный памятник.
После убийства Бобрикова на пост финляндского генерал-губернатора был назначен князь Оболенский. Рассказывают, что едва только начался срок Оболенского, на его имя прилетела телеграмма… из ада. Текст: "Ждем Вас в ближайшее время (точка) Погода здесь +200 градусов (точка) Бобриков".