Было время - и в России выходило до 300 сатирических изданий. Оппозиционных по содержанию, но беспартийных по сути. А цензура, если и дремала, то вполглаза.
Ничего не напоминает?
Высочайший Указ от 18 марта 1906 года закрепил в России систему арестов номеров газет и журналов в качестве основной меры борьбы с неугодной печатью. А с учетом того, что суды уполномочивались уничтожать даже те номера, в которых лишь усматривались "признаки преступного деяния", связываться с печатанием антигосударственного контента частным типографиям стало коммерчески рискованно. В общем, власть сделала правильные выводы из своих недавних ошибок — в тяжкую для страны годину либеральной прессе здесь не место.
К началу ХХ века игравшие роль властителей дум толстые журналы стали сдавать позиции, уступая место откликавшимся на злобу дня еженедельникам. Под стать злобе дня и интонация: поначалу саркастическая, а затем и откровенно сатирическая. Председатель Кабмина Сергей Витте в своих воспоминаниях писал: "Пресса начала разнуздываться еще со времени войны; по мере наших поражений на востоке пресса все смелела и смелела". Нежелательную тенденцию усугубили революционные события 1905 года. Доселе четко и безотказно работавшая цензура слегка подрастерялась, чем незамедлительно воспользовалась державшая ухо востро пресса.25 мая Николай II выговаривал министру внутренних дел Булыгину: "Печать за последнее время ведет себя всё хуже и хуже. В столичных газетах появляются статьи, равноценные прокламациям с осуждением действий высшего Правительства". Император требовал от министра "воздействовать на редакторов, напомнив некоторым из них верноподданнический долг, а другим - и те получаемые ими от Правительства крупные денежные поддержки, которыми они с такой неблагодарностью пользуются".
Уж не знаем, какие меры воздействия предпринял г-н Булыгин, но всего через 10 дней после негативной императорской эмоции в Петербурге вышел первый номер журнала "Зритель". Это было первое в столице издание, контент которого полностью состоял из политической сатиры. Издателем журнала выступил молодой художник Юрий Арцыбушев. К слову, из дворян. Сотрудники редакции стояли на революционно-демократической платформе и в своих материалах бичевали реакцию, палачей революции, казнокрадов и прочая. Популярность журнала была колоссальной, тираж порой доходил до 100 тысяч. За время недолгого существования "Зрителя" ряд его номеров подвергся аресту, а по выходу №17 выпуск журнала был приостановлен. Принудительное и окончательное закрытие состоялось на излете осени. Виной тому послужила публикация стихотворения "Чепуха", авторства только что перебравшегося на берега Невы из Житомира Саши Черного.
Трепов - мягче сатаны,
Дурново - с талантом,
Нам свободы не нужны,
А рейтузы с кантом
В дальнейшем отчаянный Арцыбушев умудрился выпустить еще несколько номеров "Зрителя". В середине декабря выходит последний, 25-й, после чего весь тираж конфисковали, а Арцыбушева закрыли в Петропавловскую крепость.
Одновременно со "Зрителем" в столице появляются и другие сатирические издания. Журнальные еженедельники уже не просто "съедают" толстые журналы, но и вовсю конкурируют с газетной периодикой. "Петербург смеется", — писал в те дни Владимир Короленко. А Александр Куприн, уже в эмиграции, будет вспоминать: "Тогда, как грибы поганки после дождя, начали ежедневно расти в большом количестве юмористические и сатирические журналы. Правда, большинство из них не успевало прожить больше недели". Причина помянутой Куприным недолговечности объяснялась не столько драконовским реагированием властей на очередную крамолу, а чаще крылась в крайне низком уровне самих изданий. Подлинных мастеров слова не хватало, потому в журналах и в сатирических листках вынужденно публиковали случайных, включая записных графоманов, авторов. Которые, хотя профессиональным мастерством и не владели, но, в соответствии с духом времени, жаждали присоединиться к общему хору обличающих, клеймящих и ниспровергающих.
Особенно много таковых кинулось в журналистику после выхода царского Манифеста 17-го октября, за которым последовало кратковременное ослабление цензуры. Речь идет о т. н. 14-ти месяцах свободы, о чем Ленин впоследствии писал так: "Была завоевана свобода печати. Цензура была просто устранена. Никакой издатель не осмеливался представлять властям обязательный экземпляр, а власти не осмеливались принимать против этого какие-либо меры". В данном случае Ильич слегка романтизирует эпоху. Да, действительно, если раньше неблагонадежные статьи задерживала цензура, то в период декларируемой Манифестом свободы слова печатать можно было все, что угодно. Но. За опубликованное слово все равно приходилось отвечать по статьям уголовного уложения. А в той же провинции, за немногими исключениями, цензура и вовсе продолжала существовать.
Оригинальней прочих на Манифест откликнулся журнал "Пулемет", первый номер которого вышел 13 ноября и сразил читателей последней страницей обложки. На ней был изображен кровавый отпечаток ладони на тексте Манифеста, а под рисунком красовалась подпись: "К сему листу свиты его величества генерал-майор Трепов руку приложил". "Пулемет" оказался одним из наиболее сильных в литературном плане сатирических журналов. При том что его редакцию составляли всего два человека — издатель и журналист Николай Шебуев писал тексты и стихи, а художник Иван Грабовский делал рисунки. Строчил пулеметчик недолго: на первый же номер журнала наложили арест, а сам Шебуев составил компанию Арцыбушеву в Петропавловке ("за оскорбление императорского величества и дерзостное неуважение к верховной власти"). В общей сложности вышло всего 5 номеров "Пулемета", при том, что, как вспоминал Шебуев, "кабинет редактора очень часто помещался в тюрьме, некоторые номера и написаны в одиночном заключении".
Но риск "загреметь под панфары" мало кого останавливал: в течение года в России вышло около 300 сатирических изданий. Только в Петербурге — более 50 журналов: "Адская Почта", "Бич", "Жало", "Застрельщик", "Леший", "Пули", "Светает", "Секира", "Пули", "Яд" Большинство были оппозиционными по содержанию, но беспартийными по сути. Однако существовала и малая толика сатирических изданий для целевых аудиторий. Например, рабочие журналы ("Свобода", "Девятый вал", "Топор"). Или откровенно черносотенные ("Кнут", "Жгут", "Вече"). Последние традиционно изображали рабочих дураками, купившимися на посулы социалистов, а Россию сравнивали с богатырем, заболевшим революционной проказой. "Эх, как бы нам волю, голубчик! — говорилось в программном заявлении редакции "Кнута". — Поразмели бы мы с тобой, порасчистили всю гадость, повывели бы всю нечисть, смирили бы всех зазнавшихся, вразумили бы неразумных!".
Сыскивались на тогдашнем медиарынке и весьма специфические сатирики. Такие, например, как издатели журнала "Юмористический Альманах", на страницах которого мирно сосуществовали гражданская сатира и порнографические картинки. Шутки шутками, но за счет клубнички "Альманаху" удалось пережить разных прочих идейных конкурентов.
Подавив московское вооруженное восстание, власти взялись наводить порядок везде, где "протекало". В том числе, на поле игры распоясавшейся прессы. 18 марта 1906 года был издан вышеупомянутый Высочайший указ, представивший систему арестов номеров газет и журналов в качестве основной меры борьбы с печатью. На Главное управление по делам печати было ассигновано 129 677 рублей, на комитеты и инспекторов по делам печати — 283 242 рубля. Гигантские по тем временам суммы. Неудивительно, что государевы цензоры взялись отрабатывать эти деньги с подобострастным звероподобием. Дальше — больше: в разгар столыпинского реформаторства, некогда революционные "Временные правила о печати" заменило "Положение о чрезвычайной охране", устанавливающее систему штрафов и фактически возрождающее предварительную цензуру.
Вспоминая об условиях существования сатиры в этот период, литературный критик Владимир Боцяновский писал: "Подготовляя номер, редактор всегда должен был иметь в запасе двойное количество рисунков и готовых клише, потому что никогда, ни в одном случае не было уверенности, что проницательная цензура не усмотрит чего-нибудь "ошибочного" или преступного в любом из рисунков".
Боцяновский и его современники констатировали, что такого количества штрафов и административных взысканий история русской журналистики не помнила давно. Так, доход казны от штрафов с одних только газет за три квартала 1908 года составил около 80 тысяч рублей. Для издателей и журналистов, не имевших возможности платить, в Охтинской полицейской части была оборудована особая камера, где редко находилось менее сорока человек, а едва не все помещения столичных жандармских управлений были забиты конфискованными номерами газет и журналов.
От "политической погоды"
Жить очень скверно, как во тьме
Увы! Не только нет свободы, -
Свободных нету мест в тюрьме.
(журнал "Овод", 1906, №4)
"Когда я приехал в Петербург (это было в начале 1908 г.), в окна редакций уже заглядывали зловещие лица "тещи" и "купца, подвыпившего на маскараде", "дачника, угнетенного дачей", и т.п. персонажей русских юмористических листков, десятки лет питавшихся этой полусгнившей дрянью, — вспоминал русский сатирик и писатель Аркадий Аверченко. — Пир кончился. Опьяневших от свободных речей гостей развезли по участкам, по разным "пересыльным", "одиночкам", и остались сидеть за залитым вином и заваленным объедками столом только - безропотные: "дачный муж", "злая теща" и "купец, подвыпивший на маскараде" Таким образом, я приехал в столицу в наиболее неудачный момент - не только к шапочному разбору, но даже к концу этого шапочного разбора, когда уже почти все получили по шапке".