Приколоть 11 немцев. Мечта пропаганды - лихой казак Крючков

Государственной идеологии постоянно требуются образцы для подражания масс. Но эталонов не бывает много, иначе ослабевает эффект узнаваемости. 47news нашел самый лихой пример.

"Сундучок Востриковых, к неудовольствию отца Федора, также был оклеен картинками, но не было там ни Буденного, ни батумских красоток. Попадья залепила все нутро сундучка фотографиями, вырезанными из журнала "Летопись войны 1914 года". Тут было и "Взятие Перемышля", и "Раздача теплых вещей нижним чинам на позициях", и сам молодецкий казак Козьма Крючков, первый георгиевский кавалер..."

Ильф и Петров ничуть не иронизируют – до революции и в первое десятилетие после нее подобные обклеенные сундучки имелись у большинства россиян. И изображение казака Крючкова было одной из самых ходовых наклеек.

В 1914-1917 годах портрет этого героического донца неизменно красовался на передовицах газет и на обложках журналов, на пачках дорогих папирос "Донской казак Козьма Крючков" и на фантиках конфет "Геройские". В синема крутили фильму "Геройский подвиг казака Кузьмы Крючкова", в цирках ставили одноименные конные представления, а в музыкальных магазинах торговали пластинками с вальсом Козьмы Крючкова.

Казаку слали письма, денежные переводы и посылки с разными вкусностями со всех уголков страны. Самые известные люди России мечтали встретиться с ним, появились аферисты, выдававшие себя за родных героя. Вот какого шороху навел вокруг своей персоны казак хутора Нижне-Калмыковского Усть-Хопёрской станицы Войска Донского Козьма Крючков, умудрившийся в самом начале войны в ходе стычки с неприятелем "приколоть 11 немцев".

Кузьма (Козьма) Крючков родился в 1890 году (по другим данным, в 1888-м), в небогатой старообрядческой семье. Грамоте парень обучался дома. Оженили его в 13-летнем возрасте. Два года спустя – уже двое детей. В 1911-м призван на службу в 3-й Донской казачий полк имени Ермака Тимофеевича, и к началу войны носил звание приказного (аналог чина ефрейтора в армии).

30 июля 1914-го, недалеко от польского городка Кальвария, что на границе Царства Польского и Восточной Пруссии, казачий разъезд, в который, помимо Крючкова, входили Иван Щегольков, Василий Астахов и Михаил Иванков, наткнулся на немецкий кавалерийский дозор в 27 человек. Завязался бой, описание которого будет растиражировано следующим образом: немцы атаковали казаков; по другой версии, казаки сами атаковали из засады, наплевав на почти семикратное превосходство противника. Отбиваясь от врагов, наши разделились и далее повели бой порознь. На Крючкова насели сразу 11 человек, у него заклинило винтовку.  

Далее рассказ устами самого героя: "Их унтер ударил меня шашкой, полпальца рассек. Винтовка вырвалась. Шашкой не могу достать их. Они пиками меня колют. Вложил я шашку в ножны, выхватил пику у немца и давай колоть. Всех переколол. Сам весь в крови, лошадь в крови. Версты четыре мы с Астаховым проскакали сгоряча. Потом обессилели. Холодно стало. На крестьянской подводе довезли нас до Кальварии. Астахов, Щегольков и Иванков своих немцев тоже изрубили. Только трое ушло. В сувалкском лазарете командующий армией снял с себя эту Георгиевскую ленточку и дал мне". (ист. – "Русское слово", 15 августа 1914 года).

Уже 1 августа командующий 1-й армией генерал от кавалерии Павел Реннекампф лично вручил в лазарете Крючкову, "получившему 16 ран пикой", Георгиевский крест 4-й степени. Соответственно, Астахова, Иванкова и Щеголькова наградили георгиевскими медалями.

Козьма Крючков, Иван Щегольков, Василий Астахов

После госпиталя Крючкова поощрили отпуском на родину. По возвращении в полк он был переведен на должность начальника казачьего конвоя при штабе дивизии. Обласканный славой и почестями герой продолжил службу, воевал достойно, получал новые ранения. И все же после 1915-го его основным родом деятельности стало участие в самых разных пропагандистских акциях. Грубо говоря, торговля именем. Именем, но не лицом – здесь старообрядческое воспитание не дозволяло.

Примадонна тогдашней царской эстрады Надежда Плевицкая вспоминала, как зимой 1915-го попросила Крючкова сфотографироваться с ней, на что донской казак ответил решительным отказом: дескать, он, как человек женатый, не может фотографироваться с посторонней женщиной.

Большевистской власти вахмистр Крючков не принял: в конце 1917 года с частью своих однополчан он вернулся на Дон, партизанил, воевал на стороне белоказачества и погиб в августе 1919-го в ходе Вешенского восстания. По одной версии, пал сраженный пулеметной очередью, по другой – тяжело раненным был захвачен в плен красноармейцами и расстрелян. А еще существует красивая легенда, будто бы Крючкова лично зарубил сам Семен Михайлович Буденный, которому героический казак якобы плюнул в лицо "за измену казачьему делу". Оно понятно: подлинный герой, чтобы остаться в мифах, должен не только красиво прожить, но и красиво уйти в легенды.

В отличие от многих других белых героев Империалистической, о Козьме Крючкове не забывали и в советское время. Правда, в основном, поминали не в героическом контексте, а как лубочного персонажа. К примеру, в 1956-м, пиная уже неопасного, мертвого Сталина, Никита Сергеевич сравнит полководческий талант вождя с подвигами Крючкова: "Сталин очень усиленно популяризировал себя, как великого полководца, всеми способами внедрял в сознание людей ту версию, что все победы, одержанные советским народом в Великой Отечественной войне, являются результатом мужества, доблести, гения Сталина и никого больше. Как Кузьма Крючков — сразу на пику 7 человек поднимал (Оживление в зале)". (из доклада Хрущева "О культе личности и его последствиях").

Как до, так и после революции нашлось немало скептиков, сомневавшихся в реальности подвига распиаренного донского казака. Одним из таких был Михаил Шолохов, предложивший в своем "Тихом Доне" альтернативную и очень лестную версию знаменитой стычки.

По Шолохову, сразу после того, как Василий Астахов убил германского офицера, деморализованные немцы отступили. Правда, до этого момента отличился и Крючков, спасший своего товарища, Иванкова. Но и — всё, не более того. Но поскольку Крючков был любимчиком командира, именно он и получил Георгия, первого на этой войне. Ну а далее новоиспеченного героя отослали в штаб дивизии, где тот, по Шолохову, "слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петрограда и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры". Версия Шолохова представляется во многом убедительной: во-первых, в процессе работы над романом писатель общался с непосредственным участником тех событий – перешедшим на сторону красных Иванковым, а во-вторых, она отчасти подтверждается мемуарными воспоминаниями участника похода в Восточную Пруссию, командира 27-й пехотной дивизии генерал-майора Карла Адариди.

А незадолго до Великой Отечественной войны в советской России появится новый Козьма Крючков, свой собственный:

"...Взяв одну руку пистолет, в другую клинок, со словами "За Сталинскую Конституцию", "За товарища Сталина", он шел на самураев. Вот его окружает десяток зарвавшихся самураев. Все они с ног до головы вооружены.  Тов. Зырянов хладнокровно расправляется с ними. Он направо и налево рубит их как капусту. За время атаки он зарубил 37 самураев. Готовился зарубить 38-го, но в это время вражеская пуля сразила его насмерть". (ист. "На защиту Родины", №21 от 29/VIII-38).

Но это уже реинкарнация.  

Игорь Шушарин,
 47news

фото из архива автора