К вековому юбилею "Дюжины ножей" мы собрали дюжину фактов из жизни одного из самых читаемых авторов последнего десятилетия Российской Империи.
visit-petersburg.ru
Севастополь образца 1880-х. Из собрания Русского музея.
1. Короткие штанишки
Он родился в Севастополе, в многодетной семье купца, и путаница с датой его рождения будет продолжаться больше века. На его могиле выбит год 1884-й, советская энциклопедия указывает 1881-й, и лишь относительно недавно доподлинно установлена точная дата – 15 (27) марта 1880-го. Образование – куценькое, в нынешней терминологии неполное среднее. Но шушукались, прежде всего в черносотенных кругах, о другом. Всякий раз, когда кто-то говорил ему: "Аркадий Тимофеевич, наверное, вы всё-таки еврей", он притворно вздыхал в ответ: "Ну вот... Опять раздеваться".
2. Во глубине Донбасских руд
С пятнадцати лет от роду Аверченко служил мальчиком на побегушках в частной транспортной конторе, а в 1897-м завербовался на Донбасс, конторщиком в правление рудников: "Это был самый грязный и глухой рудник в свете. Между осенью и другими временами года разница заключалась лишь в том, что осенью грязь была там выше колен, а в другое время — ниже. И все обитатели этого места пили, как сапожники, и я пил не хуже других". По счастью, в будущем контора правления перебазировалась в благородный и культурный Харьков. И Аверченко вместе с ней. В противном случае, кто знает, может, и в самом деле спился бы.
wikimedia.org
В своих харьковских журналах Аверченко не только писал сатирические тексты, но и недурно рисовал карикатуры. Фрагмент полосы журнала «Штык» №9, 1907.
3. Осерчавший губернатор
От унылой беспросветности канцелярского труда по-прежнему мелкий клерк Аверченко решает заняться литературным ремеслом. В октябре 1903-го в харьковской газете "Южный край" печатается его первый рассказ. Начало положено. В революционном 1905-м Аверченко запускает остросатирический журнал "Штык". А когда власти закрывают издание, начинает издавать еще более острый "Меч": сам пишет, сам редактирует, сам рисует карикатуры. Журнал пользуется бешеной популярностью у всех харькивьян, за исключением здешнего генерал-губернатора Пешкова: в 1907-м своим волевым решением он закрывает "Меч", а заодно дает команду уволить нахального конторщика. "Вы хороший человек, но ни к черту не годитесь", — резюмировал директор рудников, визируя приказ об увольнении. Все, в Харькове Аверченко больше ловить нечего. В начале 1908-го он уезжает в столицу.
4. Куча поганок
В ту пору на лотках и прилавках Петербурга в глазах рябило от количества предлагаемых изданий. Александр Куприн вспоминал: "Тогда, как грибы поганки после дождя, начали ежедневно расти в большом количестве юмористические и сатирические журналы. Правда, большинство из них не успевало прожить больше недели". А чего стоили одни названия: "Адская Почта", "Бич", "Жало", "Пули", "Секира", "Яд". Большинство были оппозиционными, но беспартийными по сути. Перебравшийся в столицу Аверченко делает свой выбор и поступает в "Стрекозу". В тот самый журнал, где в 1880-м дебютировал Антон Палыч. Который Чехов.
из архива автора
Реклама ресторана «Вена» в журнале «Новый Сатирикон». 1913.
5. Взлетел стрекозой
Рассказывает Александр Куприн: "Вот именно в пивной лавке на углу Чернышева переулка и Фонтанки, где обычно заседали старые писари, специалисты писать на высочайшее имя, и где весьма искусно варили раков, там я прочитал впервые, в "Стрекозе", один из прелестных маленьких рассказов Аверченко, а прочитав, взволновался, умилился, рассмеялся и обрадовался...". Эти двое быстро сошлись и подружились. Помимо дел литературных, их объединили совместное увлечение французской борьбой и шумные кутежи в самом литературном питерском ресторане того времени – в "Вене", что на улице Гоголя, ныне – Малой Морской.
Фотопортрет А.Т.Аверченко. 1913, ателье Карла Буллы. Снимок находится в общественном достоянии.
6. Талантливый яд
Буквально за считанные месяцы провинциальный журналист Аверченко покорил столицу, став одним из ведущих сотрудников, а затем и редактором нового сатирического журнала "Сатирикон", созданного на базе терявшей популярность и нуждавшейся в реорганизации "Стрекозы". Уже в первом номере (1 апреля 1908) редакция дерзко заявила: "Мы будем хлестко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей политической и общественной жизни. Смех, ужасный ядовитый смех, подобный жалам скорпионов, будет нашим оружием".
В "Сатириконе" у Аверченко обнаружился редкий дар объединять вокруг общего классного дела исключительно талантливых людей. В разные годы с журналом сотрудничали такие мастера, как Бакст, Добужинский, Билибин, Кустодиев, Тэффи, Саша Черный, Мандельштам, Маяковский, Куприн, Алексей Толстой, Леонид Андреев, Грин. При этом редактор Аверченко никогда не правил чужие рукописи: "Пусть сами за себя отвечают". Неурядицы с учредителями, в том числе финансовые, привели к тому, что в 1913 году Аверченко взялся самостоятельно издавать журнал "Новый Сатирикон". Большая часть старой команды переметнулась к нему, а популярность журнала с этого времени распространилась уже по всей империи.
wikimedia.org
Белые пятна на полосах «Сатирикона», в местах, где размещались зарезанные цензурой произведения или рисунки, это еще полбеды. Случалось, из продажи изымались целые номера журнала.
7. В гости к царю не пошел
В своих номерах "Сатирикон" часто обращался к политической сатире, по коей причине нередко выходил с белыми пятнами на полосах. Доведенный до бешенства придирками цензуры Аверченко отзывался об умственных способностях членов столичного цензурного комитета так: "Какое-то сплошное безысходное царство свинцовых голов, медных лбов и чугунных мозгов. Расцвет русской металлургии". И все же журналу удавалось держать марку, и, искусно лавируя меж цензурных подводных камней, оставаться острозлободневными.
От них изрядно доставалось всей российской политической элите, включая "святого старца" Распутина. Кстати сказать, через Главное управление по делам печати Николай II много раз пытался прекратить поток оскорблений и нападок, изливаемый прессой на Распутина, однако оснований не находилось – российский закон не препятствовал критиковать недостойные действия частных лиц. О как! Но в отношении самого монарха и членов его августейшей фамилии сатириконовцы вынужденно пользовались эзоповым языком. Впрочем, в части вынужденности момент дискуссионный, учитывая, что при всей своей внешней радикальности, на основы существующего строя журнал не посягал. За что, к слову, его всячески шпыняли большевики. Хотя тот же Урицкий вспоминал, что в эмиграции "для него, для Ленина и некоторых его друзей получение этого журнала было настоящим праздником".
wikimedia.org
Реклама новой книги Аверченко (1917), экземпляр которой находился в личной библиотеке императрицы Александры Федоровны. 7 мая 1918 года Николай II запишет в своем тобольском дневнике: «Вчера начал читать вслух книгу Аверченко "Синее с золотом"»... До расстрела царской семьи оставалось чуть более двух месяцев.
Занятно, что таким же праздником "Сатирикон" служил и для членов царской семьи – каждый новый выпуск в Царском Селе читали от корки до корки. Супруги Романовы и их дети особенно любили прозу Аверченко и Тэффи, и стихи Саши Черного. Каждая сольная новинка от этих авторов обязательно приобреталась в личную библиотеку, причем, говорят, император собственноручно переплетал их в кожу и атлас. Однажды Николай II даже пригласил Аверченко к себе, в Царское – почитать вслух. Но тот не поехал, притворившись больным. И все равно был подвергнут обструкции Куприным, который выговаривал другу: "Надо суметь так себя поставить в литературе и в жизни, чтобы самодержцу и в голову не могло прийти - звать тебя в гости!".
8. Одну революцию принял, другую нет
Февральскую 1917-го Аверченко принял с надеждой и радостью, а от октябрьского переворота пришел в ужас, поименовав его "пришествием Хама". И сам Аверченко, и большая часть редакции "Нового Сатирикона" заняли по отношению к советской власти резко отрицательную позицию. В августе 1918-го правительственным распоряжением журнал был закрыт. Даже странно, что не раньше. Часть сотрудников, включая самого Аверченко, подались в эмиграцию, а оставшиеся стали сотрудничать с советской прессой. Уже оказавшись в Европе на вопрос, как он относится к большевикам, Аркадий Тимофеевич ответит: "Это дело вкуса. Некоторым и индийская чума нравится. В особенности если она не у него, а у соседа".
9. Уходил на миноносце
После закрытия журнала, не без оснований опасаясь ареста Аверченко бежал из Петрограда в Москву. Оттуда, на пару с Тэффи, в Киев.
Рассказывает Надежда Тэффи: "Мои хлопоты по отъезду уже почти закончились. Сундук был уложен. Другой сундук, в котором были сложены (последнее мое увлечение) старинные русские шали, поставлен был в квартире Лоло.
– А вдруг за это время назначат какую-нибудь неделю бедноты или, наоборот, неделю элегантности, и все эти вещи конфискуют?
Я попросила в случае опасности заявить, что сундук пролетарского происхождения, принадлежит бывшей кухарке Федосье. А чтобы лучше поверили и вообще отнеслись с уважением – положила сверху портрет Ленина с надписью: "Душеньке Феничке в знак приятнейших воспоминаний. Любящий Вова". Впоследствии оказалось, что и это не помогло...".
Первую половину 1919-го Аверченко провел в городах занятого белыми юга России, а затем обосновался в родном Севастополе. Здесь он стал активно сотрудничать с газетой "Юг", сочиняя тексты в пользу Добровольческой армии: "После такого со мной обращения "рабоче-крестьянской", для меня золотопогонник приятнее родного любимого дяди! Потому, что ежели что выбирать из двух, то я предпочитаю, чтобы мне на ногу наступили, чем снесли полчерепа наганом". Остались свидетельства, что по заказу белогвардейского генштаба он порой сочинял шутливые тексты для прокламаций, которыми осыпали с аэропланов окопы красных бойцов. 15 ноября 1920-го Аверченко покинул Крым на миноносце, на котором, с его слов, находились три моряка и семь гимназистов: "Вот где я получил настоящее удовольствие! В течение двух дней я был заправским капитаном самого настоящего миноносца. Это, брат, тебе не фельетоны писать".
izbrannoe.com
Обложка первого издания «Дюжины ножей».
10. Ильича зацепило
Еще в Севастополе Аверченко написал большую часть текстов-памфлетов для сборника "Дюжина ножей в спину революции", который в 1921 году был издан в Париже. Удивительным образом экземпляр книги добрался до большевистской Москвы и попал в руки Ленину. Еще удивительнее, что Ильич не просто внимательно прочел ее, но написал отзыв и отослал для публикации в "Правду". Под псевдонимом "Н. Ленин" и под заголовком "Талантливая книжка". И это при том, что после октября 1917-го рецензий на художественные произведения Владимир Ильич не писал в принципе. Получается, сделал исключение только для Аверченко. Больше того: начав за упокой - "Это – книжка озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко...", Ильич окончил текст сугубо за здравие - "Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять". Говорят, подобное внимание большевистского вождя самого Аркадия Тимофеевича раздосадовало. В ответ он написал фельетон "Pro doma sua", в котором грустно скаламбурил: "Сам Ленин вдруг меня заметил, и в гроб сходя благословил".
Аверченко, Николая II и Ленина связывало хотя бы то, что дореволюционное издание книги "Синее с золотом" обнаружили в Екатеринбурге, в комнате расстрелянного большевиками императора, а изданный в Париже сборник писателя "Дюжина ножей в спину революции" хранился в кабинете скончавшегося в Горках Ильича.
Та самая ленинская рецензия на Аверченко. «Правда», №263, 22 ноября 1921.
11. Не вывезли за ненадобностью
В 1922 году Аверченко поселился в Праге. За свои немногие эмигрантские годы он много мотался по Европе, читал на публике свои старые и новые рассказы. Правда, с новыми получалось не очень: "Тяжело как-то стало писать… Не пишется. Как будто не на настоящем стою". Вскоре он тяжело заболел. Казалось, начал поправляться, но после возвращения с курорта снова попал в больницу, и 12 марта 1925-го скончался на больничной койке в возрасте 44-х лет. Диагноз: полное ослабление сердечной мышцы, расширение аорты и склероз почек.
В своем завещании писатель просил вернуть его прах на родину. По этой причине тело Аверченко положили в металлический гроб и заключили в специальный футляр на случай, если кто-либо в будущем возьмется доставить гроб на родину. Но по сей день прах русского писателя покоится на Ольшанском кладбище Праги, где поставлен более чем скромный памятник. С высеченной на мраморе неверной датой рождения.
journal.spbu.ru
Могила Аверченко
12. Гордость не наш конёк
Рассказывает Аркадий Бухов (1889-1937; экс-сатириконовец, советский писатель): "Место, занимаемое Аверченкой в русской литературе, единственное, им созданное и незаменимое. Это русский Джером. Разница та, что Джеромом гордится Англия, а Россия Аверченко не гордится только потому, что гордость есть чувство нерусское… Будь Аверченко французом, его именем назвали бы улицу, площадь … ".
Игорь Шушарин,
47news