Картину "Охотники на привале" знают все. Но вот за 10 лет до нее на полотне громко запечатлели арестантов. Именно тот художник открыл каторжанскую тему.
В переломный, реформаторский для Российской Империи 1861-й год – конец крепостному праву, было преодолено табу на изображение каторги, история коей на Руси берет отсчет с конца 17-го века. На протяжении полутора столетий эту тему старательно цензурировали, а если и появлялись отдельные свидетельские образчики, вроде "Жития протопопа Аввакума" или воспоминаний декабристов, то доступ к ним имел лишь ограниченный круг читателей. Как при СССР, когда многое важное хранилось в библиотечных спецхранах. И вот 160 лет назад случился подлинный прорыв: журнал "Время" начинает печатать "Записки из мертвого дома" Достоевского, а на выставке в Академии Художеств одной из главных сенсаций становится живописное полотно молодого художника Валерия Якоби (1833-1902) "Привал арестантов".
«Привал арестантов» (1861). Холст, масло, 99,7х144,4. Государственная Третьяковская галерея, Москва. Ист. фото - tretyakovgallery.ru
С Достоевским все понятно: эффект, произведенный на читателей его "Записками из мертвого дома", оказался тем более оглушительным, что это было не абстрактное повествование, но выстраданный личным опытом мировоззренческий взгляд, "живой голос из преисподней". А вот с холстом Якоби все сложнее: по какой причине начинающий художник обратился именно к каторжной теме - доподлинно неизвестно. Принято считать, что в картине "Привал арестантов" нашли отражение детские впечатления живописца, чье детство прошло в Казанской губернии, в помещичьем имении отца, расположенном неподалеку от Великого кандального пути, по которому прогоняли партии арестантов, бредущих в сибирскую ссылку и каторгу. Если это действительно так, подобные впечатления по силе воздействия должны были граничить с потрясением, дабы в будущем перенестись на холст с поистине фотографической точностью. Даже такая, казалось бы, мелочь, как цифра "30" на верстовом столбе, изображенном в левой части картины, она - не от балды взята, а свидетельствует о половине пройденного за день пути: в то время Сибирский тракт через каждые 60 верст обустраивался не только этапными острогами для ночевок каторжников, но и полуэтапами для недолгого отдыха. К слову, на фотографичность картины Якоби первым указал как раз Достоевский: "Зритель действительно видит на картине г-на Якоби настоящих арестантов, так, как видел бы их, например, в зеркале или в фотографии, раскрашенной потом с большим знанием дела. Но это-то и есть отсутствие художества Нет, не то требуется от художника, не фотографическая верность, не механическая точность, а кое-что другое, больше, шире, глубже…". (ист. – "Выставка в Академии художеств за 1860–1861 год", журнал "Время", октябрь 1861 года).
Валерий Иванович Якоби. Снимок 1875 года. Ист. фото - triinochka.ru
Но в данном случае будущий классик оказался в явном меньшинстве. По свидетельству современников, "Привал арестантов" произвел колоссальное впечатление как на маститых академиков, так и на рядовую публику (цит. - "ни перед одною более картиной нет такой постоянной толпы"). За эту свою работу 28-летний художник получил большую золотую медаль Академии художеств, а в качестве щедрого бонуса к ней - казенный 6-летний академический пенсион.
Благодаря последнему художник отправился в долгое европейское турне, побывал в Швейцарии, Германии, Франции, Италии. В заграничной поездке Якоби сопровождала Александра Николаевна Тюфяева – женщина редкостной красоты. Почти ребенком Сашеньку насильно выдали замуж за богатого сумасбродного старика. В этом браке вскоре расцветшая красавица претерпела немало страданий, пока Якоби, влюбившийся в нее с первого взгляда, не добился для нее развода, и не увез за границу, где та и стала его гражданской женой на ближайшее десятилетие. В Италии она, разделявшая идеи Герцена и Чернышевского, близко сошлась с Гарибальди и его карбонариями. В частности, на добровольных началах служила медсестрой, ухаживая за пленными. А однажды так и вовсе помогла реализовать дерзкий побег из тюрьмы соратника Гарибальди Луиджи Кастелаццо. К слову, сам Якоби был далёк от политики и рискованных пристрастий супруги не разделял.
«Привал арестантов», фрагмент. В образе женщины, которая, воспользовавшись привалом, кормит грудью младенца, Якоби изобразил свою возлюбленную Анну Николаевну Тюфяеву (1841-1918). «Прекрасной Александриной» называли ее российские современники и поклонники, а бунтари-итальянцы величали «Северной Венерой» и «Ангелом-Воителем». Вскоре после возвращения в Россию гражданская жена покинула художника и всю оставшуюся жизнь посвятила делу народного просвещения и борьбе за равноправие женщин. Октябрьскую революцию приняла с восторгом и, будучи уже в глубоко преклонном возрасте, ходила слушать публичные выступления Ленина. История жизни этой удивительной женщины заслуживает отдельного рассказа.
Но вернемся: по словам авторитетного критика Владимира Стасова, у Якоби изображена "страшная сцена, где люди, отправляемые в Сибирь, и образованные, интеллектуальные, и самые грубые дикари, мошенники и разбойники, одинаково преданы на полный произвол одичалого этапного начальника". Ну, в части одичалого - это все-таки слегка бездоказательно. На полотне офицер всего лишь выполняет свою обязанность: берется удостовериться, что один из этапников действительно отдал Богу душу. Учитывая, что обычно ссыльно-каторжные брели по этапу пешком, а телеги предназначались для багажа, а также для перевозки привилегированных осужденных, то есть политических, покойник принадлежал к последним. Отчасти об этом же свидетельствует и такой предмет неслыханной роскоши как кольцо на пальце, которое пытается стянуть с мертвой руки ушлый урка. Кстати сказать, этот эпизод Достоевский посчитал нарочитым, созданным более "для эффекта": если бы у арестанта в самом деле сохранился столь ценный предмет, о нем знали бы все на этапе, включая офицера, и безнаказанно украсть его было бы невозможно. Но вот на холсте у Якоби мастерски получилось два в одном: тут тебе и ловкость воровства, и, одновременно, святотатство.
«Привал арестантов», фрагмент
Цепким взглядом бывшего лагерника Достоевский обратил внимание на еще одну существенную неточность – отсутствие на ногах этапников подкандальников. По всей видимости, Якоби просто не знал, что предтеча подкандальников – железные обручи ножных кандалов, обшитые кожей, были введены в каторжный обиход еще в 1822 году, а уже к середине XIX века на смену им пришли так называемые кожаные штиблеты, или подкандальники. Причем их использование было обязательным.
Цитата от Достоевского: "Есть еще одна очень забавная фотографическая неверность; об ней, конечно, говорить бы не стоило. Арестанты в кандалах, один даже натер себе рану от них, а все без подкандальников. Будьте уверены, что не только нескольких тысяч, но даже одной версты нельзя пройти без кожаных подкандальников, чтобы не стереть себе ногу. А на расстоянии одного этапа без них можно протереть тело до костей. Между тем, их нет. Вы, конечно, их забыли … как если б кто рисовал лошадей без хвостов".
Полвека спустя каторжная тематика станет настолько популярна в российском обществе, что подлинные песни каторжников зазвучат со сцен, будут массово тиражироваться в нотных изданиях и на грампластинках. Ист. фото – из архива автора.
Многие, включая современников, критики называют "Привал арестантов" вершиной творчества Якоби. Можно, конечно, с этим не соглашаться, но никакая последующая его работа не вызвала схожего общественного шума. Как писали искусствоведы уже советского розлива, в дальнейшем Якоби "не создал ни одного значительного произведения и, пойдя по пути наименьшего сопротивления, работал в основном над "развлекательными" картинами с сюжетами из придворной жизни России XVIII века, столь популярными среди буржуазной, мещанской публики". (ист. – М., Изобразительное искусство, 1985). Не вступая в полемику, все же заметим, что и с "развлекательными" картинами при жизни Якоби дела обстояли не столь гладко. Так, например, его историческое полотно "Утpo вo двopцe импepaтpицы Aнны Иoaннoвны" (1872), отобранное к демонстрации на Вeнcкой вceмиpной художественной выcтaвке вмecтe c "Бypлaкaми на Волге" Рeпинa, в последний момент российские власти сочли "caтиpoй" и запретили к отправке.
«Утро во дворце Анны Иоанновны в 1740 году» (1872). Холст, масло, 132,5х212,3. Государственная Третьяковская галерея, Москва. Ист. фото - slovaronline.com
Но в целом – да, так называемых обличительных картин Якоби отныне не писал. Больше того, в какой-то момент его, некогда стоявшего у истоков знаменитого товарищества художников-передвижников, сотоварищи отлучили от оного за отход от их идеалов: мол, променял ты, парень, социально-значимую баланду на поверхностно-иллюстративную похлебку. А почему променял – история умалчивает. Быть может, по принципиальным соображениям, а, возможно, и по сугубо меркантильным, финансовым. С деньгами у Якоби и в самом деле частенько случались проблемы. Достаточно сказать, что еще в годы своего выслуженного, казенного европейского пенсиона художник, дабы рассчитаться с долгами, был вынужден загнать свою золотую медаль, полученную за "Привал". За картину, которая была и остается знаковой в истории русской живописи.
И только ровно через 20 лет после явления "Привала", петербургская публика с неменьшим восторгом примет еще одну картину на арестантскую тематику – "У Литовского замка" Николая Ярошенко. Вот только практически сразу полотно изымут из экспозиции, а художника подвергнут домашнему аресту.
Игорь Шушарин,
47news